У человека есть не только руки и ноги, но и тонко устроенная психика. Она страдает от боли так же, как порез на пальце.
Вроде бы простая истина, но приходит она в голову не каждому. Известнывй российский политолог Александр Сайгин поднял вопрос о необходимости специальной помощи тем, кто прошел (простите за повторенное слов) спецоперацию на Украине. Речь идет о так называемом посттравматическом стрессовом расстройстве. Это недуг, который присущ многим солдатам, его вызывает боевая обстановка. О необходимости организации специальной помощи людям, возвращающимся оттуда, и написал в сети интернет Александр Сайгин:
- У меня есть товарищ. Назовём его А. Он хороший человек, профессионал своего дела. Работает в строительной сфере. А. в конце нулевых принимал участие в одной из спецвоенопераций, которую проводила Россия. Он служил в элитном подразделении, и некоторое время принуждал к миру одну соседнюю страну. Потом вернулся в родную часть, получил на руки увольнительную на полтора месяца и поехал домой. И всё. Опустим подробности, чем ему приходилось заниматься на той спецвоеноперации, но после возвращения домой, как он сам говорит, довольно долгое время было дико видеть людей, которые идут посередине улицы, а не прижимаются к стенам домов. А ещё, видя лица людей определённой национальности, его нет-нет, да посещали мысли выполнить воинский долг уже тут, далеко от войны. Так продолжалось какое-то время. Потом, вроде бы, нормализовалось.
В прошлом году мы встречались с ним в Северной столице, отмечали встречу. После нескольких рюмок А., что называется, переклинило. Потребовалось усилие, чтобы всё не закончилось дракой, которая могла бы иметь достаточно страшные последствия (А. обучен спецнавыкам и до сих пор их не забыл). Я порекомендовал ему обратиться к специалисту, потому что, судя по внешним признакам, на той спецвоеноперации он заработал ПТСР. Как он сам говорит, за прошедшие полтора десятилетия так его накрывало раза четыре. Наутро было очень стыдно, после чего он принял решение хотя бы заниматься самоконтролем. Я верю, что у него всё получится, потому что рядом с ним любящие люди, а сам он несколько по-другому теперь смотрит на войну и насилие. И, конечно, надеюсь, что он когда-нибудь проработает всё то, что осталось глубоко, со специалистом.
О посттравматическом стрессовом расстройстве в мире заговорили в Первую мировую войну. В феврале 1915 года (ПМВ к тому моменту шла полгода) в авторитетном британском медицинском журнале The Lancet (закрыл доступ для российских пользователей после начала сво) психолог Чарльз Майерс описал «снарядный шок». По его мнению, заболевание возникало вследствие физического повреждения нервной системы или психологической травмы, а по симптоматике было похоже на истерию. Впрочем, ещё в XIX веке военные врачи обнаружили такую болезнь как «солдатское сердце» - кардионевроз, возникающий на фоне психологических и психических проблем, развившихся на поле боя и сопутствующих лишений. Немецкий невролог Герман Оппенгейм ввёл термин «травматический невроз». Диагноз ставился участникам боевых действий, у которых вследствие травмы развивались и физические, и психологические нарушения.
В британских войсках в Первую мировую войну доля испытавших снарядный шок достигала 40%. Во Второй мировой войне разные службы сообщали о вызванной стрессом небоеспособности на уровне 25–30%. После войны во Вьетнаме у порядка 30% солдат были диагностированы психические проблемы различного рода, объединённые термином «ПТСР».
Многих интересует вопрос: а как с этим обстояло дело в СССР? В своей книге «Разум в тумане войны» Сьюзан Линди указывает на то, что советская психиатрия не видела причиной психических отклонений среди солдат в их участии в войне. Например, все случаи психических расстройств после Великой Отечественной списывались на что угодно: довоенный алкоголизм, психические заболевания или депрессии из‑за личных проблем – всё что угодно, но не война. Стоит отметить, что в 1995 году был внесён в Международный классификатор болезней (МКБ-10), который используется в том числе и в России. В нём ПТСР определяется как ответ организма на стрессовое событие угрожающего или катастрофического характера. Типичными признаками могут быть навязчивые воспоминания, отчуждённость от других людей, сверхнасторожённость и бессонница. Но российская психология и психиатрия не любят этот диагноз.
Я открываю «Киберленинку» - самый большой массив научных статей в России. По запросу ПТСР ресурс выдаёт тысячу работ. В последние три года учёные писали о ПТСР в основном в контексте пандемии Коронавируса. Есть свежая статья из Казахстана по следам алматинских событий в январе этого года. Статья о ПТСР в результате боевых действий – из Армении. И за 2010 год. Есть немного материалов о диагностике ПТСР среди офицеров МВД. Есть материалы по следам крупных стихийных бедствий (например, обследование жителей Крымска, который затопило 10 лет назад). В стране, которая спецоперирует, восстанавливает конституционный строй или оказывает помощь братским народам на территории всего Восточного полушария последние 30 лет своей новейшей истории, ни одной статьи или исследования ПТСР на примере военных.
Возможно, проблема в массовой культуре? В Европе и США тема ПТСР в литературе возникает уже после Первой мировой. Эрих Мария Ремарк пишет «На Западном фронте без перемен». После Второй мировой Курт Вонненгут прославляется мощнейшим антивоенным манифестом сквозь призму ПТСР «Бойня номер пять». Голливуд после вьетнамской войны активно вскрывает проблемы не только в государстве и обществе, но и индивидуальные психологические надломы ветеранов войны: Таксист, Охотник на оленей, Апокалипсис сегодня, Цельнометаллическая оболочка. Саундтрек из последнего фильма «Paint it black» становится чуть ли не гимном всех ветеранов, заработавших на войнах ПТСР. А что у нас? В 1965 году выходит не особо заметный фильм «рабочий посёлок», где ослепшего ветерана Великой Отечественной из пучины ПТСР вытягивает коллектив. Из нового кино в России можно вспомнить лишь сравнительно хитовый фильм с братьями Чадовыми «Живой» о ветеране Чеченской войны, не нашедшем себе места в мирной жизни, да «Мама, я дома» - о поисках обезумевшей от горя матери пропавшего на сирийской войне сына. И, пожалуй, всё. Последний фильм важен.
ПТСР испытывают не только солдаты. Настоящим стрессом любая война и спецоперация становятся для родных и близких солдат. Хорошо, когда воин возвращается домой цел и невредим. Хуже, когда приходит похоронка или он возвращается инвалидом. Каждый день родные и близкие будут видеть, каковы последствия боевых травм, что влечёт за собой психологические проблемы. В чрезвычайных ситуациях гражданского времени для борьбы с ПТСР есть психологическая служба МЧС. Для родственников солдат и офицеров такой службы нет. В одной из статей мне встретился комментарий практикующего психолога Виктории Пархаевой: «Когда я защищала свою первую работу о ПТСР в Высшей школе экономики, в комиссии меня спросили, почему я на кафедре психологии личности, ведь ПТСР относится к экстремальной психологии, но это не совсем так. Я рассматривала причины, проявления и переживание ПТСР, работала с людьми, к которым приходило ПТСР после утраты их близких. А такие ситуации нельзя относить только к экстремальным вроде войн и катастроф: это вполне психология личности. Люди могут переживать ПТСР не только при массовых потерях, но и при индивидуальных».
«Никакого ПТСР не существует» - говорит мне человек с колоссальным опытом участия в боевых действиях. Не спорю с этим утверждением, потому что для российских психиатров, как мы убедились на примере поиска в Киберленинке, такой проблемы и правда на сегодня нет. Потом открываю в компьютере «Заключение» обследования офицера (без личных данных), которое он дал почитать после ухода со службы, а там: демотивация, физиологический и когнитивный дискомфорт, стресс выше среднего, выраженная склонность к развитию астенических и тормозных реакций.
То есть, какое-то обследование и реабилитация проводятся. Но ни один из солдат контрактников, бывавших в других местах в зоне боевых действий о таком не упоминают. Затем открываю памятку с признаками ПТСР:
- Раздражительность, вспышки гнева или агрессивное поведение по отношению к людям или объектам.
- Опасное для самого индивида или аутоагрессия (саморазрушительное поведение).
- Постоянное состояние повышенной насторожённости.
- Реакции испуга в ответ на незначительные стимулы.
- Нарушение концентрации внимания.
- Нарушения сна.
- Алкоголизм, наркомания
- Демотивация
На самом деле, симптомов гораздо больше. Но есть проблема. К сожалению, после распада СССР (да и во времена его существования) психиатрия в нашей стране была стигматизирована. Если человек обратился к психиатру или встал на учёт, то в обществе он считается пропавших индивидом. Аналогично и с психологической помощью. Разговоры о психологе у людей старше 40 лет до сих пор вызывают лишь кривую ухмылку. Это в корне не верно.
«Мы его привезли домой, смогли договориться, а он заперся на неделю в комнате и только пил без остановки» - рассказывает мне знакомый о возвращении своего товарища из зоны боевых действий: «У него жена только родила. Он молчит только и пьёт». На моё предложение обратиться к психологу или к психиатру, он только отмахивается – «пройдёт со временем». О последствиях острого алкогольного психоза я говорить не стал. Все же взрослые, сами разберутся.
«Ты знаешь, когда оттуда возвращаешься, то первое время ощущение полной вседозволенности и безнаказанности» - рассказывает А.: «Натурально мысль в голове, что если человек не заткнётся, то можно его ликвидировать тихо и ничего тебе за это не будет. Потом переборол». Действительно, сегодня можно встретить словесную агрессию со стороны тех, кто считает, что их недостаточно или как-то не так поддерживают. Но грань между словом и делом очень тонка. И, как мне кажется, задача общества и профильных специалистов - помочь вернувшимся с очередной специальной военной операции оставить ощущения на поле боя, а родственникам погибших и раненых – принять изменившуюся жизнь с минимальными психологическими потерями.
